Принято считать, что впервые сравнил Россию с Нигерией сооснователь Гугла Сергей Брин — в 2008 году (Nigeria with snow). Однако это же сравнение двух стран пятью годами раньше употребил английский историк Доминик Ливен.
Доминик Ливен еще в 2003 году написал книгу "Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней". В заключении к ней Ливен, в частности, пишет:
"СССР при Брежневе не был полностью закрытой экономической системой. Однако новая постсоветская элита умудрилась превратить большую часть ресурсов, которые прежде использовались для поддержания нужд сверхдержавы, в свою личную собственность. Они использовали неограниченное право для перевода своих богатств за рубеж, чтобы обезопасить их и вести образ жизни сверхбогачей. Это элита в НИГЕРИЙСКОМ СТИЛЕ.
Нынешняя степень хаоса в России заставляет предположить, что в конце концов к власти тут придет президент, похожий на Мобуту.
НИГЕРИЙСКИЙ СЦЕНАРИЙ представляется весьма вероятным: потенциал России растранжиривается из-за слабости государства, вопиющей коррупции элиты и полного исчезновения у населения чувства патриотизма и гражданской ответственности.
РУССКАЯ НИГЕРИЯ воплотит в себе худшие черты бюрократии СССР и самые отвратительные черты капитализма третьего мира".
То есть выражение "Русская Нигерия" носилось в западном воздухе в течение 5 лет до известного высказывания Брина.
Ну и раз мы взялись рассказать о книжке Доминика Ливена, то кратко приведем его описание генеалогии российской дореволюционной элиты.
"Стратегия союза с нерусской аристократией началась с кооптации татарской знати в 15 веке и впоследствии включала в себя чрезвычайно успешную инкорпорацию балтийского немецкого дворянства и украинского мелкопоместного дворянства в имперский правящий класс.
Положение русских в царской империи было больше похоже на положение туземцев в европейских заморских колониях. Европейские чиновники составляли тонкий правящий слой на самом верху туземного общества и были неспособны глубоко вникать в его жизнь. Эти чиновники могли восхищаться туземным крестьянином и воином и даже романтизировать его. Но они, безусловно, осознавали глубокую культурную пропасть между собой и теми, кем управляли.
Структура институтов, помощью которых Санкт-Петербург управлял русской землей, также имел много общего с европейскими колониальными режимами. Например, вплоть до 1917 года у русских крестьян была самостоятельная судебная система деревенского и приходского управления, а также собственные суды, ведущие дела согласно местным крестьянским, туземным обычаям, а не имперскому уголовному кодексу.
Однако в последние десятилетия царского правления низшая и средняя бюрократия становилась все более русской в этническом смысле. И тогда страх перед социальной революцией еще более объединил приграничную и иностранную аристократию с Романовыми.
Староверы были ключевым элементом русского национального сообщества. Они также были крупным источником поддержки современного русского национализма и освободительной революции.
В конце концов отдаление русских масс от царского государства и социальной нерусской элиты, которые ассоциировались в народе с имперским гнетом и эксплуатацией, привели к революции".
После этого современное апеллирование русских патриотов и националистов к Романовым и царской России выглядит довольно глупым. Скорее даже антирусским.
! Орфография и стилистика автора сохранены
