Кручусь перед туалетом: М. и Ж.
Один для жидов, другой для масонов.
А мне, русскому коренному,
куда пойти прикажете?

Венедикт Ерофеев, "Из записных книжек"

Странно после литературы девятнадцатого века
говорить о неспособности русских к самоанализу, но это так.
Тетей Нюрой засеяна Русь... Она, как жук, опрокинутый на спину,
не понимает, что с ней происходит.

Виктор Ерофеев, "Энциклопедия русской души"

В предыдущей статье было показано, что Февральская революция стала стихийным движением народных масс. Чтобы оживить в вашем представлении атмосферу тех дней конца февраля – начала марта 1917 года, приведу еще одну выдержку из ярких и написанных по свежим следам событий воспоминаний их непосредственного участника, социалиста, члена Исполкома Петросовета первого состава поручика Владимира Станкевича: "Чувствовалось, что масса... вообще никем не руководится, что она живет своими законами и ощущениями, которые не укладываются ни в одну идеологию, ни в одну организацию... Масса двинулась сама, повинуясь какому-то безотчетному внутреннему позыву. Кто вывел солдат на улицу? Ни одна партия, при всем желании не может присвоить себе эту честь... С каким лозунгом вышли солдаты?.. Кто вел их, когда они завоевывали Петроград?.. Не политическая мысль, не революционный лозунг, не заговор и не бунт, а стихийное движение, сразу испепелившее всю старую власть без остатка: и в городах, и в провинции, и полицейскую, и военную... Неизвестное, таинственное и иррациональное, коренящееся в скованном виде в народных глубинах, вдруг засверкало штыками, загремело выстрелами, загудело, заволновалось серыми толпами на улицах".

Конечно, на массы петроградских рабочих и солдат размещенных в столице запасных батальонов оказывали влияние яростные антиправительственные выступления думских кадетов и националистов. Но сам взрыв недовольства народных масс никем не направлялся и не руководился. Это уже потом, когда взрыв этот стал фактом, к нему стали примазываться, пытаясь использовать его в своих интересах, партии различной ориентации. Но обратимся к течению событий, как их описывают различные авторы.

Март – апрель. Двоевластие

Помните, в предыдущей статье мы приводили наблюдение Милюкова о том, что уже в первый день революции, к вечеру 27 февраля в Таврическом дворце (где располагалась Дума) стал заметен "другой претендент на власть" – Совет рабочих, а потом еще и солдатских депутатов. Во главе его оказались представители социалистических партий – эсеров и меньшевиков. Некоторые авторы пытаются представить это "двоевластие" роковым обстоятельством, решившим судьбу Временного правительства, а заодно и России. Солженицын в своих "Двести лет вместе" так описывает зловещую роль этого Совета: "На самых верхах, в Исполнительном Комитете Советов рабочих и солдатских депутатов, незримо управлявшего страной в те месяцы, отличились два его лидера, Нахамкес-Стеклов и Гиммер-Суханов: в ночь с 1 на 2 марта продиктовали самодовольно-слепому Временному правительству программу, заранее уничтожающую его власть на весь срок его существования".

В той же книге он сообщает о том, что "много лет работал над „февральской“ прессой и воспоминаниями современников Февраля". Но вот какая странность: двухтомные "Воспоминания" П.Н. Милюкова – не то что современника, а участника, причем активнейшего участника не только Февраля, но и всех событий русской истории первых двух десятилетий ХХ века, он "не заметил". Не удивляйтесь, мы с подобными "странностями" будем встречаться у него не раз.

Я вынужден привести из книги Милюкова довольно большую выдержку из описания того же события: "Поздно вечером 1 марта от его (Совета. – И. З.) имени явилась к временному комитету Думы и правительству делегация в составе Чхеидзе, Стеклова, Суханова, Соколова, Филипповского и др. с предложением обсудить условия поддержки правительства демократическими организациями. Они принесли и готовый текст этих условий, которые должны были быть опубликованы от имени правительства. Для левой части блока (имеется в виду Прогрессивный блок партий в Думе, из представителей которых и было составлено правительство. – И. З.) большая часть этих условий была вполне приемлема, так как они входили в ее собственную программу. Сюда относились: все гражданские свободы, отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений, созыв Учредительного Собрания,.. выборы в органы самоуправления на основании всеобщего избирательного права, полная амнистия. Но были и пункты существенных разногласий, по которым завязался продолжительный спор, закончившийся соглашением только в 4 часа утра..."

Милюков приводит "картинное описание" этого изнурительного спора Василием Шульгиным: "Это продолжалось долго, бесконечно... Чхеидзе лежал... Я совершенно извелся и перестал помогать Милюкову, что сначала пытался делать... направо от меня лежал Керенский... по-видимому, в состоянии полного изнеможения. Остальные тоже уже совершенно выдохлись... Один Милюков сидел упрямый и свежий".

А сам Милюков продолжает: "Увы, я тоже не был „свежим“. Это была уже третья бессонная ночь, проведенная безвыходно в Таврическом дворце... Но меня поддерживало сознание важности переговоров. Шаг за шагом я отвоевывал у делегации то, что было в их тексте неприемлемого. Так, я не согласился считать „вопрос о форме правления открытым“ (они хотели тут провести республиканскую форму). Они согласились также вычеркнуть требование о выборности офицеров... Я ограничил „пределами, допускаемыми военно-техническими условиями“, осуществление солдатами гражданских свобод и отстоял „сохранение строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы“... Когда, наконец, все было согласовано между нами,.. я поставил вопрос, какие компенсации может дать в обмен Совет... Н. Д. Соколов тут же набросал проект такого заявления от имени Совета. Я признал его неприемлемым – и написал свой. Мой проект был принят, и в нем заключалось обязательство Совета восстановить порядок. „Нельзя допускать разъединения и анархии. Нужно немедленно пресекать все бесчинства, грабежи, врывание в частные квартиры... Упадок дисциплины и анархия губят революцию и народную свободу...“ И это было принято к напечатанию от имени Совета!".

Похоже это на тот ультиматум Совета Временному правительству, который вырисовывается из текста Солженицына и который "самодовольно-слепое" правительство якобы покорно приняло? Правда, Милюков далее пишет, что явившийся Гучков, военный министр и один из руководителей правой партии октябристов, "начал возражать – и сорвал соглашение". В итоге через два дня в печати появились рядом два заявления: одно от имени правительства, другое от имени Совета. В заявлениях излагались позиции сторон. Но это тоже никак не похоже на ультиматум одной стороны и капитуляцию другой.

Вадим Кожинов, русский почвенник, то есть прямой наследник черносотенцев (которому никакого резона нет выгораживать социалистов из Петросовета), в своей книге "Россия. Век ХХ" высказывает мнение, что "так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди „одной команды“..." Первые два месяца революции это было верно только отчасти: лишь один Керенский, бывший товарищем (то есть заместителем) председателя Совета, вошел в первый состав Временного правительства. Тогда считалось, как пишет "История России... ХХ век", что "Временное правительство выражает интересы буржуазии, а Советы – интересы рабочих и крестьян". В этот период Петросовет действительно оказывал иногда давление на правительство.

Но к концу апреля не на кого стало давить: правительство, по существу, развалилось, во избежание полной анархии его надо было уже спасать. Читаем опять "Историю России...": "Выход был найден в создании коалиции между Советом и Временным правительством. В новое правительство, образованное 5 мая, вошли делегированные Советом шесть министров-социалистов... Двоевластие закончилось. Теперь Петроградский Совет непосредственно участвовал в правительстве и в глазах общественности нес полную ответственность за действия исполнительной власти". А 8 июля социалист Керенский вообще стал главой Временного правительства.

Солженицын не понял или, скорее, сделал вид, что не понял, главного: давление на Временное правительство не оказывал Совет, а сами народные массы, Совет служил только передаточным звеном. Как только, делегировав своих представителей в правительство, Совет перестал играть эту роль, массы от него отвернулись и стали давить и на правительство, и на сам Совет через большевиков. Зачем Солженицыну понадобилось сгущать краски и представлять переговоры в ночь с 1 на 2 марта как некий ультиматум Совета Временному правительству, мы покажем ниже.

Лето 1917-го. Нарастание анархии

Милюков описывает, как 18 апреля, что соответствовало 1 мая по новому стилю, Совет организовал рабочий праздник, а большевики, пользуясь случаем, организовали выступления с требованиями "отставки Временного правительства и передачи власти в руки Совета". Но: "эти большевистские выступления тонули в общем характере праздника; Совет напечатал в „Известиях“, что они (большевистские требования. – И.З.) не отвечают его взглядам... Многочисленные речи уличных ораторов и общее настроение толпы отнеслись к ленинцам неодобрительно".

Но 20 апреля большевики снова организовали антиправительственные демонстрации, а 21 апреля даже "попытались начать вооруженную борьбу". И снова "многолюдные процессии" выступили в поддержку правительства. "Местами доходило до столкновений, но уже к вечеру 20 апреля – и особенно в течение 21 апреля – настроение, враждебное ленинцам, возобладало на улицах". Вечером 21 апреля состоялось совещание правительства с Исполкомом Совета, и снова Совет, после обсуждения ситуации, согласился с правительством. То есть уже в конце апреля (по старому стилю) Совет, который, по Солженицыну, являлся главным деструктивным органом, оказывался скорее на стороне правительства, а не смутьянов.

1 мая, под давлением обстоятельств, Совет принимает решение о вхождении министров-социалистов в правительство, которое таким образом превращалось в коалиционное. Естественно, эти министры принесли теперь уже внутрь правительства те разногласия, которые раньше существовали между Советом и правительством. Май прошел в некоторой неопределенности, но в июне состоялся первый всероссийский съезд Советов. Он заседал почти весь месяц – с 3 по 24 июня! Преобладающее большинство на съезде принадлежало эсерам (285) и меньшевикам (248), большевиков было всего 105. По многим вопросам съезд в своей резолюции выступил с исключающими друг друга требованиями, например: "проводить дальнейшую демократизацию армии – и укреплять ее обороноспособность" или согласовывать "требования организованных трудящихся масс с жизненными интересами подорванного войной народного хозяйства".

Последний пункт появился не случайно: народное хозяйство подрывалось не только войной, но еще и мерами профсоюзов и социалистов, которые добивались установления жесточайшего "рабочего контроля" на предприятиях, изъятия прибыли у капиталистов и т. п. Промышленность все меньше могла дать селу, на что село отвечало адекватно. Дошло до того, что, как пишет Милюков, "министр торговли и промышленности А. И. Коновалов, либеральнейший русский мануфактурист и радикал, был поставлен перед угрозой остановки всей русской промышленности вследствие непрерывно возраставших требований „пролетариата“. Он предпочел уйти 18 мая в отставку, не найдя себе заместителя".

Одно дело критиковать работу правительства со стороны и другое – самому в нем работать. К началу работы съезда министры-социалисты успели месяц повариться в правительственном соку и, пишет Милюков, "заговорили на съезде... „по-кадетски“! Члены съезда должны были выслушать и одобрить ряд разумных речей". И далее он приводит целый список "буржуазных" мер, которые эти министры рекомендовали съезду.

И что же? "„Кадетствующий съезд“?! Большевики немедленно разнесли слух об этом по рабочим предместьям. На Выборгской стороне, за Нарвской заставой, на Путиловском заводе заговорили, что Церетели подкуплен Терещенкой, что он получил от него десять миллионов. А Керенский? Керенский собрал под Петроградом 40 000 казаков... Не прошло недели со дня открытия съезда, как стало известно, что на съезд готовится вооруженное нападение улицы. 9 июня все социалистические газеты вышли с тревожными статьями, осуждавшими „анархию“, расшатывающую завоевания революции... Съезд без прений принял воззвание к рабочим и солдатам, сообщая им, что „без ведома всероссийского съезда, без ведома крестьянских депутатов и всех социалистических организаций партия большевиков звала их на улицу... для требования низвержения Временного правительства, поддержку которого съезд признал необходимой“. Мотивировка съезда показывала, что съезд не вполне понимал, что готовилось. Удар направлялся против него самого..."

Далее Милюков сообщает: "Члены съезда разъехались по рабочим кварталам, чтобы узнать, в чем дело". Везде они почувствовали руку большевиков, но дело было не только в большевиках. "Настроение было не большевистское, а анархистское, настроенное против съезда. Депутатов съезда не хотели пускать в помещения и разговаривать с ними. Их осыпали презрительной бранью. „Съезд есть сборище людей, подкупленных помещиками и буржуазией“... В воинских частях настроения были не лучше... „Если даже большевики отменят демонстрацию, то все равно через несколько дней мы выйдем на улицу и разгромим буржуазию“. В одном полку делегатов даже хотели арестовать и заявляли, что всех их надо перевешать. В другом полку им грозили кулачной расправой... А рабочие говорили, что теперь следует произносить с.-р.-овский лозунг не „в борьбе обретешь ты право свое“, а „в грабеже обретешь ты право свое“. Так формулировались лозунги подонков революции, пытавшихся организовать уличное выступление 10 июня. Утром же большевистская „Правда“ его отменила".

На этот раз "улицу" удалось остановить. Но и съезд (а, значит, и избранный им Совет, теперь уже не Петроградский, а Всероссийский), лавируя, вынуждены были пойти на некоторые уступки "улице". Правительству ничего не оставалось делать, как последовать в этих уступках за съездом и Советом. Милюков пишет: "Эти уступки сами по себе показали, что ни у правительства, ни у съезда нет средств противиться требованиям улицы".

Само это очевидное бессилие толкало "улицу" на дальнейшие выступления. Уже 18 июня состоялась попытка "микропутча", который даже большевистский центр не одобрил, его инициаторами, как сообщает Милюков, были некие "второстепенные лидеры и подталкивавшая их толпа". Очень характерно в этом отношении приводимое Милюковым более позднее признание одного из лидеров большевиков Зиновьева: "В течение двух недель, начиная с демонстрации 18 июня, наша партия, влияние которой росло не по дням, а по часам, делала все возможное, чтобы сдержать преждевременное выступление петроградских рабочих. Мы, бывало, шутили, что превратились в пожарных. Мы чувствовали, что петроградский авангард еще недостаточно сросся со всей армией рабочих, что он забежал слишком вперед, что он слишком нетерпелив, что основные колонны не подоспели, особенно солдатские и крестьянские".

Дальнейший ход событий я детально описывать не буду – нет места, да и особой необходимости нет. В начале июля была уже подлинная репетиция большевистского переворота, в последних числах августа – корниловский мятеж, где большевики выступили "спасителями революции". Это и понятно: установление военной диктатуры могло сорвать все их планы, им гораздо удобнее было иметь дело с вконец ослабленным правительством и ненамного более сильным Советом. Ленин уже 3 июля с балкона особняка Ксешинской провозгласил лозунг: "Вся власть советам!". Советы тогда еще не были большевистскими, но Ленин верно рассчитал развитие настроений "улицы", что и позволило большевикам в сентябре захватить большинство в советах.

А как трактует события Солженицын? Да вот: "А выше всего, надо всей Россией, с весны и до осени Семнадцатого – разве стояло Временное правительство, бессильное и безвольное? – стоял властный и замкнутый Исполнительный Комитет Петросовета, затем, после июня, и перенявший от него всероссийское значение Центральный Исполнительный Комитет (ЦИК) – и вот они-то и были подлинными направителями России...". Вы поняли, тут речь уже не о "двоевластии", а о всевластии Совета или его Исполкома, позднее ЦИКа, причем в течение всего периода между Февралем и Октябрем (с весны до осени).

Но мы же только что видели, как народные массы – рабочие и солдатики – обращались с этими "властителями" России, и даже не осенью, а уже в начале июня – те, случалось, рады были ноги унести. Но что поделаешь: очень тщательно изучал писатель земли русской и прессу того времени, и воспоминания свидетелей событий, а эти факты как-то прошли мимо его внимания...

Самое главное, что я хотел бы, чтобы читатель усвоил из данного раздела статьи, состоит в следующем.

Зачинателем всех трех революций в России были народные массы. Но они были не только их зачинателями – и ход событий между Февралем и Октябрем диктовался, прежде всего, тоже ими. Если вникнуть хорошенько в события того периода, окажется, что никакого "двоевластия" ни в один из его моментов не было, а было все время всевластие масс, или, прямо говоря, – власть толпы. Массы почувствовали свою силу – шутка сказать, самого царя скинули! Так что же церемониться с новыми "властителями", которых они сами только что к власти поставили?!

Взять власть, то есть скинуть предыдущих властителей, массы могут, а вот что дальше с ней делать, – не знают. Вот и ищут всякий раз, кому ее доверить, кого бы нанять в исполнители. Скинув царскую власть, солдаты целыми полками шли к Таврическому дворцу и просили (требовали!), чтобы депутаты Думы сотворили им новую власть! Те послушались, сотворили. Хорошо – свобода! Но со всем остальным, и прежде всего с едой, стало хуже. Массы стали искать себе опоры в Совете. Так на короткое время – месяца на два – создалась иллюзия "двоевластия". В действительности это массы делили свою власть: часть по инерции продолжала поддерживать Временное правительство, другая часть – Совет. Как только Совет делегировал своих представителей в правительство, а лучше опять не стало, революционные массы стали оглядываться: кому бы еще передать власть? А тут как раз большевики подсуетились...

Мы знаем: когда массы вручили власть большевикам, жизнь опять же лучше не стала. Напротив, стала намного хуже. Можно не сомневаться – массы стали бы искать, кому передать власть дальше. Но, забегая вперед, отметим: большевики сделали одну простую, но гениальную в своей простоте вещь – на корню стали уничтожать любую возможную "смену". Массам – в столице – просто некому стало передавать эстафету власти! И еще одну гениальную вещь Ленин сделал: саму столицу перенес в Москву! Здесь и пролетариат не был столь горяч, как в Питере, да и запасных батальонов не было.

Но вернемся в лето 1917-го. Чтобы довершить картину все возрастающей в стране анархии, обрисуем ситуацию в деревне. Кожинов в книге "Россия. Век ХХ" цитирует советского историка Е.В. Иллерицкую: "К ноябрю 1917 г. (то есть к 25 октября / 7 ноября. В.К.) 91,2% уездов оказались охваченными аграрным движением, в котором все более преобладали активные формы борьбы, превращавшие это движение в крестьянское восстание. Важно отметить, что карательная политика Временного правительства осенью 1917 г.... перестала достигать своих целей. Солдаты все чаще отказывались наказывать крестьян...". А вот как описывает это "аграрное движение" "История России... Век ХХ": "В одних уездах в результате малых „гражданских войн“ помещичье землевладение ликвидировалось в целых волостях. В других дело ограничивалось тем, что у помещиков и кулаков отбирали часть скота или вырубали принадлежащие им леса. Часто их имения и хутора просто сжигали, захватывали земли и угодья... Сопротивлявшихся или особо ненавистных крестьянской общине землевладельцев убивали, нередко с семьями".

Кто виноват?

Естественно, встает извечный русский вопрос: кто виноват? Казалось бы, все ясно: сама тупая политика самодержавия, упорно, при поддержке "черносотенцев", сопротивлявшегося назревшим переменам в государстве, неизбежно вела к очередной революции. А конкретно Февральская революция, как мы видели, стала стихийным взрывом народных масс – русских народных масс. Но... вы не забыли Второй русско-еврейский закон? Напомню: русский народ ни в чем не виноват; во всем плохом, что в империи случается, виновны евреи.

Непричастность евреев непосредственно к революции настолько очевидна, что сколько-нибудь вменяемые русские авторы, независимо даже от их политического направления, в этом их и не обвиняют. Но совсем оставить их (нас) в стороне, сами понимаете, невозможно. Потому обвиняют евреев в подготовке революции и... в ее крахе.

Сначала о подготовке. На ниве этих обвинений в адрес евреев подвизался Василий Шульгин. Как он сам в числе других думских ораторов (среди них не было ни одного еврея) громил правительство и режим, мы рассказывали в статье данного цикла, посвященной Первой мировой войне. Посмотрим еще, что об этом пишет русский почвенник Кожинов, отнюдь не филосемит: "Даже самый что ни есть „черносотенный“ идеолог Н.Е. Марков писал о роковом феврале 1917 года: „Тут за дело взялись не бомбометатели из еврейского Бунда. Не изуверы социальных вымыслов. Не поносители чести Русской Армии Якубзоны, а самые заправские российские помещики, богатейшие купцы, чиновники, адвокаты, инженеры, священники, князья, графы, камергеры и всех Российских орденов кавалеры“. Н.Е. Марков почему-то забыл прибавить к этому перечню и ряд членов самой императорской фамилии...Роль евреев выросла до предела уже после разрушения Русского государства" ("после" выделено Кожиновым).

Марков-второй не зря среди тех, кто рушил Российскую империю, на первое место поставил "самых заправских российских помещиков". Несомненно, он имел в виду волынского помещика Шульгина и своего коллегу по "Союзу русского народа" бессарабского помещика Пуришкевича, которые своими резко обвинительными речами в Думе в адрес правительства и самой династии немало способствовали краху империи. Кожинов дополняет: "Говоря о роковой разрушительной роли Милюкова, Гучкова и им подобных, нельзя умолчать и о том, что часть „черносотенцев“ и близких к ним „националистов“ приняла прямое участие в разоблачении мнимого предательства Российской власти..." Эту часть "черносотенцев" в Думе и возглавлял Пуришкевич, а "близкими к ним националистами" была группа Шульгина в Думе. Кожинов итожит: "Постоянно возникавшее и нараставшее стремление Думы „свалить правительство“, в конечном счете, выражало волю страны, или, точнее, ее наиболее активных сил". То есть "свалить правительство" жаждали не евреи, а "страна".

Шульгин и сам, если помните, признавал: "Не скажу, чтобы вся Дума целиком желала революции; это было бы неправдой. Но даже не желая этого, мы революцию творили. Нам от этой революции не отречься, мы с ней связались, мы с ней спаялись и несём за это моральную ответственность". Но все же лучше бы эту ответственность, хотя бы частично, на кого-то переложить. Не видя, как в данном случае можно ее свалить на российских евреев, он находит на роль козла отпущения... еврея заокеанского.

Якобы во время пребывания в 1906 году С. Ю. Витте в США (для заключения мирного договора с японцами) состоялась его встреча с группой тамошних евреев, которые интересовались, когда же их соплеменники в России получат равные права. Витте их сильно не обнадежил, и тогда один из присутствующих, "миллионщик" Яков Шиф якобы сказал ему: "Передайте Вашему Государю, что если еврейский народ не получит прав добровольно, то таковые будут вырваны при помощи революции". Но приводить угрозу в исполнение "миллионщик" начал почему-то только через 9 лет: "В 1915 году оный Яков Шиф перевел на нужды русской революции 12 миллионов долларов, на каковые деньги, надо думать, она, революция, и совершилась". Заметим: информацию эту Шульгин почерпнул не из "Воспоминаний" самого Витте, а из известного антисемитского опуса некоего генерала Нечволодова.

Если Шиф и давал деньги "на революцию", то все равно роль в ее подготовке самого Шульгина была неизмеримо больше – он ее готовил непосредственно, своими руками, точнее – своими выступлениями в Думе и в прессе. И кому конкретно деньги Шифа могли быть переданы? Раз речь о Февральской революции, значит, не большевикам. Но в таком случае не перепала ли толика этих денег партии Шульгина? Следуя его логике, главным виновником Октябрьского переворота следует считать германский Генеральный штаб, давший "деньги на революцию" Ленину. Пусть и деньги Шифа, и немецкого Генштаба – реальны. Но возникает вопрос: если у русских особых внутренних причин для революции не было, и они ее совершили потому, что им за это заплатили со стороны, то почему же вы, русские, такие продажные?..

О том, "кто давал деньги на революцию в России", богатую информацию можно найти в книге "Красный монарх" Александра Бушкова: он приводит целый список российских фабрикантов, нефтепромышленников, купцов, князей и т. д., которые "финансировал революционеров по крупной". Бушков заключает: "На этих деньгах, а не на полумифическом „германском золоте“, революция и жирела..."

К делу можно подойти и с другой стороны. Как известно, Россия неоднократно вела войны ради освобождения от турецкого ига даже не русских, а "братьев-славян" или "православных братьев-греков". А если американский еврей дал деньги ради освобождения от угнетения своих российских единоверцев, это страшное преступление?

А вот Солженицын сообщает: когда вскоре после Февраля был объявлен "Заем Свободы", активнее всех откликнулись евреи, но не только российские, но и западные. И кого мы среди них видим: "Яков Шифф подписался на миллион, лондонский Ротшильд – тоже на миллион..." Винить Якова Шиффа за это или хвалить, враг он России или друг?..

Потрудился Шульгин и на ниве обвинений евреев в том, что они сыграли едва не главную роль в крахе Февральской революции, крахе, который открыл дорогу Октябрьскому перевороту. В своей книге "Что нам в них не нравится" он утверждает: "С первых же минут, обозначилось „еврейское засилье“ на верхах революционной стихии". В чем это проявилось? Шульгин отвечает вопросом на вопрос: "А почему, когда рядом с Государственной Думой (то есть рядом с единственным центром, единственной властью, которая могла временно стать на замену „разбежавшегося“ Императорского правительства) вырос роковой Исполком-Совдеп, то делегатами от этого нового учреждения были присланы (в Комитет Государственной Думы) один русский (Соколов) и два еврея (Нахамкес-Стеклов и Гиммер-Суханов), почему?"

У меня на этот вопрос есть даже два ответа. Первый: потому что Шульгин врет, будто от "рокового Исполкома-Совдепа" было прислано три депутата. Эта самая делегация описана Милюковым (см. раздел "Март – апрель" данной статьи). Он перечисляет 5 фамилий и пишет "и др.", то есть делегация насчитывала никак не меньше 6, а, возможно, до 10 человек. Шульгин "запамятовал" даже то, что делегацию возглавлял сам председатель Совета Чхеидзе. А ведь из описания Милюкова видно, что Шульгин участвовал в переговорах с этой делегацией. Странная память!

Второй мой ответ: потому что Шульгин определял национальность того или иного деятеля на глазок, точнее на слух, и так, как ему хотелось. Поскольку у него (и его последователей) это случается часто, Валерий Каджая посвятил этой его "слабости" специальное исследование под названием "Рихтер-Шлихтер". И вот что он выяснил о Гиммере-Суханове: "Родился в Москве в 1882 г. в семье обрусевшего немца, мелкого железнодорожного служащего, мать – акушерка, русская". И звали его Николай Николаевич. И получается, что в делегации "рокового Исполкома-Совдепа" был один еврей из шести-десяти, а не два из трех. Не правда ли, это "две большие разницы"?

А теперь вернемся к приведенному в начале данной статьи описанию того же события Солженицыным: "На самых верхах, в Исполнительном Комитете Советов рабочих и солдатских депутатов, незримо управлявшего страной в те месяцы, отличились два его лидера, Нахамкес-Стеклов и Гиммер-Суханов: в ночь с 1 на 2 марта продиктовали самодовольно-слепому Временному правительству программу, заранее уничтожающую его власть на весь срок его существования". Обычно Солженицын указывает источники сообщаемых им сведений, а здесь – нет. Но, можно не сомневаться, он позаимствовал их у Шульгина – он знаком с его книгой, неоднократно на нее ссылается. Но у Шульгина делегация Исполкома состояла из трех человек, а у Солженицына осталось двое. Кто же исчез? Да Соколов – русский! И остались два "еврея"!

Заканчивая раздел "Март – апрель. Двоевластие", мы обещали показать, зачем понадобилось Солженицыну сгущать краски, представляя переговоры делегации Исполкома Петросовета с Временным правительством как некий ультиматум. Теперь смотрите, какая замечательная выстраивается цепочка: страной управляет не слабое Временное правительство, а (незримо) могучий Исполком, во главе которого стоят два еще более могучих лидера-еврея; и вот эти два еврея являются к правительству и диктуют ему программу, которая окончательно уничтожает его власть, результатом чего является захват власти большевиками, которые окончательно губят Россию. То есть, выходит, эти два еврея и погубили Российскую империю! И очень логично, что они были "незримой" властью – кто же не знает, что еврейская власть всегда "незримая", тайная...

Я еще могу допустить, что Шульгина действительно подвела память – он писал свою книгу примерно через 10 лет после событий, и память "сократила" состав делегации до трех человек. Но тут человек (Солженицын) имел перед собой текст, где эти трое были перечислены, и сознательно убрал "лишнего", мешающего выстроить такую сладимую для сердца русского патриота картину еврейского заговора! Кто же этот человек – писатель земли русской, недавний властитель дум, Нобелевский лауреат – или мелкий жулик, базарный наперсточник?! Просто – стыд, стыд и срам...

На самом деле, как мы видели, власть Исполкома была вряд ли сильнее власти Временного правительства, и вскоре они вообще оказались в одной лодке, которую нещадно швырял ураган революции. И никакого ультиматума не было, а были переговоры, окончившиеся вничью. И никакого "засилья" евреев в начальном составе Исполкома тоже не было. Олег Будницкий в статье "В чужом пиру похмелье" пишет: "Евреев, пока не „подъехали“ эмигранты и ссыльные,.. в Исполкоме Петроградского Совета было совсем немного, а точнее, всего один: эсдек Юрий Михайлович Стеклов, настоящую фамилию которого – Нахамкес – с удовольствием обыгрывала пресса разных оттенков". И не были, как мы увидим ниже, ни Стеклов-Нахамкес, ни Гиммер-Суханов лидерами исполкома. А попозже евреев набилось в Исполком, вероятно, действительно немало, но это уже был, как мы знаем, другой Исполком – стоящий, скорее, на охранительных позициях. Может быть, отчасти именно благодаря евреям его позиция изменилась?..

Ничего удивительного, сам Солженицын признает, что в те месяцы никто, даже русские, не выступал так горячо за сохранение единства России, как евреи, в том числе и евреи-социалисты.

Случай с Гиммером-Сухановым, которого Шульгин "перекрестил" в евреи, а Солженицын и другие юдо-озабоченные авторы охотно эту ложь повторяют, – не единственный. В той же книге Шульгина упоминается некто Шлихтер, руководитель антиправительственного митинга в Киеве 18 октября 1905 года. Шульгин уверенно пишет о нем: "В 1928 году еврей Шлихтер был „комиссаром земледелия Украины“, вероятно, в вознаграждение подвигов, совершенных в Киеве 18 октября 1905 года". Солженицын, следуя за Шульгиным, навесил на "еврея Шлихтера" целую пачку тягчайших преступлений против украинского и русского народов. А Каджая выяснил: "Шлихтер Александр Григорьевич к евреям отношение имеет не большее, чем сам Александр Исаевич. Дед Шлихтера, вюртембергский немец, по профессии плотник, перебрался в Россию в поисках лучшей доли, подрядился в Полтавской губернии строить мельницы в имениях помещиков, да и женился здесь на местной казачке Мелахненко. Мать же Александра происходила из разорившихся украинских мелкопоместных дворян, так что в жилах будущего „организатора голодомора“ на Украине крови текло на три четверти украинской и всего на четверть – немецкой".

Читатель, думаю, получил полное представление об одном из способов, которым русские патриоты определенного склада вину за все несчастья России перекладывают на евреев.

Известно, многие русские патриоты считают, что Россию погубили не просто евреи (жиды), а жидомасоны, что между евреями и масонами существует некая таинственная связь. Отдал дань этим взглядам и Шульгин. Но вот что говорит о масонах русский почвенник Кожинов: "К настоящему времени неопровержимо доказано, что российское масонство XX века... стало решающей силой Февраля прежде всего именно потому, что в нем слились воедино влиятельные деятели различных партий и движений, выступавших на политической сцене более или менее разрозненно. Скрепленные клятвой перед своим и одновременно высокоразвитым западноевропейским масонством, эти очень разные, подчас, казалось бы, совершенно несовместимые деятели – от октябристов до меньшевиков – стали дисциплинированно и целеустремленно осуществлять единую задачу. В результате был создан своего рода мощный кулак, разрушивший государство и армию".

Почвенник рассказывает, сколько масонов было среди министров Временного правительства. А вот более для нас интересное: "В тогдашней „второй власти“ – ЦИК Петроградского Совета – масонами являлись все три члена президиума – А. Ф. Керенский, М. И. Скобелев и Н. С. Чхеидзе – и два из четверых членов Секретариата К. А. Гвоздев и уже известный нам Н. Д. Соколов (двое других секретарей Совета – К. С. Гриневич-Шехтер и Г. Г. Панков – не играли первостепенной роли". Отсюда он делает уже известный нам вывод: "Поэтому так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди „одной команды“..." Попутно заметим: ни Стеклов-Нахамкес, ни Суханов-Гиммер "лидерами" Исполкома не были.

Выходит, министры и верхушка Исполкома (вполне возможно, что они действительно были масонами) отдавали приоритет инструкциям ордена, причем даже не российской ложи, а французской, перед интересами своей страны? Но достаточно поставить пару вопросов, чтобы стало ясно: "теория" Кожинова – чистейший бред сивой кобылы. Первый вопрос: неужто французские и английские масоны в условиях войны с общим врагом были заинтересованы в "разрушении государства и армии" союзной России? И второй: если масонские ложи столь влиятельны, а масоны разных стран столь солидарны между собой, как же масоны стран Антанты и масоны Центральных держав (Германии и Австрии) не предотвратили войну между двумя коалициями?

На роль масонов в Февральской революции имеется еще третий и, по всему, самый реальный взгляд, и тоже – вполне русского человека. Александр Бушков в книге "Красный монарх" убедительно показывает, что даже во Франции масоны, если чем и отличались, так это напыщенной болтовней и красивыми жестами, и никакой серьезной силой они не были. В России – тем более.

Но посмотрим, что говорит Кожинов о дружной работе евреев и масонов по разрушению российской государственности, Исторической России: "Ныне весьма популярно представление, согласно которому в „красной“ России власть захватили „иудомасоны“ или, быть может, правильнее выражаясь, „иудеомасоны“ (огрубленный вариант – „жидомасоны“). Но это словечко, если основываться на действительном, реальном положении вещей, приходится разделить надвое. В составе „красной“ власти в самом деле было исключительно много иудеев или, точнее, евреев. Но что касается масонов, они-то находились как раз в составе „белой“, а вовсе не „красной“ власти (влиятельных же евреев среди белых, напротив, было очень мало...)" Отсюда следует два вывода. Первый – об отсутствии какой-либо связи между евреями и масонами, а, следовательно, и жидомасонского заговора против России. Второй – в Февральской революции евреи не играли значительной роли, и это подтверждает русский почвенник, наследник "черносотенцев".

Между прочим, это подтверждает и Солженицын: "По многолетней и подробностной моей работе мне досталось осмыслить суть Февральской революции, заодно и еврейскую в ней роль. Я вывел для себя и могу теперь повторить: нет, Февральскую революцию – не евреи сделали русским, она была совершена, несомненно, самими русскими... Мы сами совершили это крушение: наш миропомазанный царь, придворные круги, высшие бесталанные генералы, задубелые администраторы, с ними заодно их противники – избранная интеллигенция, октябристы, земцы, кадеты, революционные демократы, социалисты и революционеры, – и с ними же заодно разбойная часть запасников, издевательски содержимых в петербургских казармах. И именно в этом шла к нам гибель...Революции можно классифицировать: по главным движущим силам их, – и тогда Февральскую революцию надо признать российской, даже точнее – русской..."

И далее он еще раз повторяет: "Февральская революция была совершена – русскими руками, русским неразумием". Но не может быть, чтобы евреи совсем были не виноваты. И точно: "В то же время в ее идеологии – сыграла значительную, доминирующую роль та абсолютная непримиримость к русской исторической власти, на которую у русских достаточного повода не было, а у евреев был. И русская интеллигенция усвоила этот взгляд. Особенно возросла непримиримость после процесса Бейлиса, и потом после массового выселения евреев в 1915 году. И непримиримость победила умеренность".

Ну что поделаешь, если человек умом все понимает, а нутром, почти физиологически, не может не бросить хоть какую-то тень на евреев. О какой "еврейской непримиримости" может идти речь? Вспомним, что писал о позиции евреев в начале войны Шульгин (и Солженицын в этом с ним согласен!): "...еврейство сделало первый шаг „в кредит“, без всяких условий поддержав (в начале войны) Историческую Русскую Власть в борьбе с Германией. На это надо было ответить хотя бы куртуазным жестом. Хотя бы чем-нибудь в том роде, что было сделано в отношении поляков..."

Как на это ответил режим, Солженицын тоже пишет. Так кто же был непримирим – евреи или самодержавный режим? Царский режим точно так же не мог преодолеть свое юдофобское нутро, как не может этого сделать сам писатель земли русской.

Итак, резюмируем: притом, что революция в России была неизбежной, Февральская революция 1917 года стала плодом стихийного движения народных масс. Движение тех же масс стало также причиной краха этой революции. Роль евреев как в этой революции, так и в ее крахе была незначительной.

Израиль Зайдман

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter